На качелях мы были вдвоём. Качели возносили нас так высоко, что у меня замирало сердце. Взгляд едва успевал охватить внизу зелёную панораму лугов, окаймлённых молодым березняком, опушку соснового леса, малинник на косогоре – и опять мы летели вниз. Улыбки ромашек, балаболок, одуванчиков мчались навстречу радостной волной, разделённой надвое синей лентой реки. Потом мы замирали над другим берегом. На целый миг застывали под нами слегка набекрень три разноцветных домика. Самый маленький из них и самый яркий был посредине. Двумя узенькими тропинками, словно слабыми ручонками, он пытался удержать их рядом с собой, но большие дома зачем-то убегали друг от друга по зелёным лугам.

Я ничего не могла понять. Помню, очень волновалась, а вокруг, в ликующем мире, был какой-то праздник. На разные голоса шумел весёлый ветер, и детские возгласы раздавались со всех сторон. И было много неба. Оно приветливо простиралось во все стороны, а земной окоём под нами казался игрушечным. Мои руки жадно впились в тугие канаты, и не было сил расслабить онемевшие от напряжения пальцы.

Напротив меня на другой стороне качелей сидела прелестная маленькая девочка. Она весело смеялась, беззаботно запрокидывая назад лёгонькое тельце. Яркое платьице радовалось вместе с ней, а тоненькие ручонки едва касались белых канатов, свисающих прямо с облака.

– Почему ты не смеёшься, мама? Разве тебе не весело?..

Пышный бант на голове старался придать ей элегантный вид, но прелестное создание не умело быть сдержанной. Она была откровенно счастлива.

– Как тебя зовут, девочка?

– Не знаю… Никак не зовут. Наверно, ты не успела придумать мне имя.

Пушистые волосики то целовали нежное личико, то дружно убегали назад, играя в прятки.

– Девочка! Ты, верно, обозналась. Разве мы с тобой знакомы?

Заливистый смех прозвенел в ответ серебряным колокольчиком среди голубого раздолья.

– Мамочка, ты у меня такая смешная!..

От этих слов я перестала слышать шум ветра и забыла, что боюсь высоты.

– Девочка, ты что-то перепутала. У меня никогда не было дочери.

– Мамочка, ты просто позабыла. Вспомни, ты не захотела меня родить и сделала.. как это у вас называется…

Сразу пропал куда-то весь этот звонкий мир. Я видела только её лицо то на зелёном, то на голубом фоне.

– Не бойся, мамочка, мы не упадём, ведь эти качели волшебные. Разве ты не любишь качаться?

– Неужели ты – та девочка?!

– Ну, конечно, я, мама. Я – твоя дочка! Просто ты меня ещё не видела. Я живу теперь в другом мире, про который ты пока не знаешь. И сейчас ты у меня в гостях.

Я хотела встать и шагнуть к ней, но тело не слушалось.

– Мамочка, не надо так волноваться! Мне здесь очень хорошо. У меня есть подружки, и мы всегда играем. И ещё у нас много игрушек.

Боль, стыд, жалость, любовь и слёзы разом вспыхнули во мне, и я не могла произнести ни звука.

– Зачем же ты плачешь, мамочка? Я тебя очень люблю. И буду любить всегда, ведь ты моя мама. Я очень-очень просила посадить тебя на эти качели. Раньше я всегда качалась одна.

– Доче…

– Мамочка, не надо плакать. А не то ты проснёшься, и мы расстанемся. А нам так хорошо вместе! Давай покачаемся ещё немножко.

– Прости меня, доченька!..

– Что ты, мама! Ты у меня такая красивая! Даже в слезах. Только ты не плачь, я хочу запомнить тебя весёлой.

– Как ты тут.. без меня?

– Я тебе уже рассказывала. У нас много цветов, музыки и красивых игрушек. А свою любимую куклу я зову Мамой. Понарошку это ты. Она такая же красивая. Когда мы играем в дочки- матери, я обнимаю её, и другие девочки думают, будто она моя мама. Но всё равно иногда так хочется прижаться к тебе и посидеть у тебя на коленках. Хоть немножечко!

…Больше я ничего не услышала. В груди больно сжалось, и я стала падать. Только крик моей девочки до сих пор догоняет меня:

– Мамочка, не падай! Мама-а…

Анатолий Шорохов